Его пугали условия, в которых ему, возможно, придется жить, если «Скрэмблеры» сработают не так, как надо.
Часы отсчитывали последние секунды.
Они почти достигли оптимального рубежа запуска.
А если что-нибудь случится? Если «Скрэмблеры» сработают раньше времени? Если он не сможет увести самолет достаточно далеко от зоны их действия? Если эффективная дальность действия «Скрэмблеров» окажется больше расчетной? Если наземные пункты управления опять переключат его самолеты с этим ужасным грузом на борту на автоматическое управление? Этих «если» было слишком много.
«Скрэмблеры» никогда не проходили полевых испытаний, да это было бы и невозможно.
Мысль о том, что «Скрэмблеры» могли ударить всей своей мощью по нему, назначенному управлять ими, не давала ему разумно и четко мыслить.
Он опять взглянул на экран. Прошло полчаса с момента посадки, и американские автоматические системы камуфляжа отлично замаскировали вертолеты – хотя было очевидно, что механические приспособления были спроектированы без учета возможности выполнения задания в условиях местности, покрытой снегом. Конечно, «Скрэмблеры» нанесут удар по всем объектам, находящимся в радиусе их очень большой зоны поражения, но все же приятно было знать, что главные цели находятся именно в том месте, в котором, судя по радиоперехвату, они должны быть.
– Господин полковник! – неожиданный крик заставил Ногучи повернуть голову. Это был голос второго пилота, полный ужаса.
– В чем дело? – резко спросил Ногучи.
Глаза второго пилота расширились от невероятного ужаса.
– Время!
Паника охватила Ногучи. Но, повернувшись к пульту управления, он увидел, что все еще оставалось несколько секунд. Второй пилот просто потерял контроль над собой, как женщина или ребенок. Это было непростительно.
– Заткнись, дурак! – крикнул Ногучи, не взглянув на пилота. Он боялся, что на его лице может быть заметен тот же страх, который был написан на лице его подчиненного.
Ногучи постарался взять себя в руки. Но в голове его все время возникали картины того, что будет с ним в случае неисправной работы «Скрэмблеров», и эти образы лишали его последних остатков самообладания.
Нет, он не вынесет такой жизни.
В тысячу раз легче умереть.
Он уставился на цифровой счетчик, держа пальцы на кнопке управления запуском.
Семь.
Всю свою жизнь…
Шесть.
…я…
Пять.
…как стрела…
Четыре.
…несся…
Три.
Два.
…к этому моменту…
Один.
– Банзай! – закричал Ногучи так громко, что у него заболело горло.
Он нажал на пусковую кнопку.
– Банзай! – закричал он опять.
– Банзай! – закричали по внутренней связи вслед за ним все члены экипажа.
Он взял управление на себя и накренил самолет, насколько это было возможно.
– Точный запуск, – услышал он в наушниках.
Один за другим остальные самолеты его звена доложили: «Точный запуск. Точный запуск».
Ногучи лег на курс и приказал всем самолетам набрать максимальную скорость. Небольшие управляемые ракеты устремились в сторону объекта под названием «Серебро».
– Вас понял, – доложил Хейфец по командной связи. – Все приземлились. Из районов сбора «Золото» и «Платина» доложили о состоянии полной боевой готовности. Все машины целы. Рота «Танго» доложила о пяти убитых и одиннадцати раненых во время наземного контакта на территории Иранского штаба, но я думаю, вы хотели бы услышать подробности непосредственно от командира.
Ему ответил голос Тейлора. Хейфецу показалось, что он звучал необычно резко и напряженно.
– У тебя все в порядке?
– В основном, да. Были небольшие трудности, связанные с размещением в зоне сбора. Часть зоны «Серебро» была уже занята советскими войсками резерва. Никакой координации нет. До того, как все было выяснено, одно подразделение открыло огонь.
– Потери есть?
– Нет, нам повезло. Сейчас у нас здесь то, что раньше обычно называли «мирным сосуществованием».
– Боже, – сказал Тейлор, – этого нам только не хватало. Обмен артогнем с русскими.
– Сейчас все в порядке. Теркус размещает своих мальчиков в хорошем укрытии. Оно выглядит великолепно.
– Отлично. Мы будем там приблизительно через сорок минут, – сказал Тейлор. – У меня есть на борту один раненый, предположительно с сотрясением мозга, и еще один в состоянии шока.
– Вас понял. Мы вас ждем. Прием.
– Пять-пять, конец связи.
Хейфец положил микрофон. Какой хороший день. Трудно представить себе, как в такой хороший день могло быть столько смертей.
«Целый Иерихон из стали», – сказал он себе, думая о японских потерях.
Ему все уже было ясно. Он все для себя решил. Он просто не знал, как ему сообщить об этом Тейлору.
Он закончит эту кампанию, затем подаст в отставку. Он растратил огромную часть своей жизни на сумятицу, на самообман, на неизбежное бесчестие достойного человека, который неправильно выбрал цель своей жизни. Конечно, он всегда был хорошим солдатом. Сейчас же наступило время бросить все, пока он еще не стал плохим солдатом.
Он поедет домой. В новый дом, который его друзья-беженцы строят в израильском поселении на западе Америки. Они превращают еще одну пустыню в сад. Он точно не знал, что он будет делать и чему он может научиться после стольких лет в армии. Но он знал наверняка, что справится с этим, и не боялся испачкать руки в грязи, если уж на то пошло. И ему не так много нужно.
На мгновение он пожалел о тех деньгах, которые он в течение многих лет отчислял в Американо-Израильский фонд помощи беженцам.
Затем, устыдившись, он отбросил эту мысль.